— Ой-ой-ой,— говорят братья,— он не уходит. Может, он нас хочет съесть. Как бы его отсюда отвадить?
Бросился Гуджа вперед, подбежал к тигру, хвать его за хвост да как начнет крутить со всех сил. И что бы вы думали, начисто его открутил.
Тигр взревел и удрал, а Кара я Гуджа зажарили хвост и съели. Знали бы вы, как это вышло вкусно.
— Ой-ой-ой,— сказали они,— да это так вкусно! Давай поймаем его и убьем.
Так вот, принялись они за тигром охотиться. Выследили и пошли его гнать и гнать, гнали так, что поднялось целое облако пыли, наконец догнали и убили. Развели они большой костер, опалили у тигра шкуру и испекли мясо. Наелись мяса по горло, а желудок есть не стали. Кара говорит: «Съедим и желудок»,— а Гуджа говорит: «Нет». Взвалил тогда Кара желудок на плечо и понес. Так они оттуда ушли.
Вышли они на дорогу и сели передохнуть под баньяном. Тут как раз свадьба мимо идет — раджа какой-то женится. Видят это братья да и залезли на дерево. И тигриный желудок с собой взяли. А свадебное шествие тоже остановилось под этим деревом, кое-кто даже прилег. Сам раджа вышел из паланкина и лег в тени под деревом.
Тут Кара вдруг говорит:
— Слушай, Гуджа, я сейчас брошу желудок.
— Что ты, дурень,— говорит Гуджа.— Они нас разом схватят.
— Ой,— говорит Кара.— Мне не удержать, руки устали.
— Не бросай, дурень,— говорит Гуджа.— Схватят нас.
Только Кара и впрямь так устал, что не мог больше держать. Разжал он пальцы, и тигриный желудок шлеп прямо на живот радже. Провожатые всполошились, орут во весь голос:
— У раджи живот лопнул! У раджи живот лопнул! Закричали так все и бросились кто куда: и гости, и музыканты, и носильщики — все разбежались, а все, что у них было с собой, под деревом бросили. Отбежали немного и спохватились:
— Ой-ой-ой,— говорят.— Мы убежали и все побросали. Как же мы дальше со свадьбой пойдем? Надо вернуться. Пойдем посмотрим, как у него живот лопнул; узнаем, с чего это сделалось. Пойдемте назад. Надо на него посмотреть, прежде чем дальше что-то решать.
Так они думали и между собой говорили, а Кара и Гуджа тем временем слезли с дерева, собрали брошенную одежду и разные красивые вещи и все это утащили на дерево. А Кара взял еще и большой барабан. Провертел в барабане дырочку и напустил туда диких пчел — они на дереве жили; всех до одной в барабан загнал.
Прибегают назад люди, что были со свадьбой, и видят двух братьев-санталов.
— Вы что раджу нашего опозорили! — говорят. — Мы вас обоих убьем.
— Попробуйте, если сумеете,— отвечают братья.— Или вы нас убьете, или мы вас.
Те услыхали такое и начали на них нападать. Стали палить в братьев из ружей, только попасть никак не могли. Стреляли, стреляли, пока из сил не выбились, а ничего им своими ружьями не сделали, только расстреляли весь порох и пули. Братья спрашивают:
— Ну, теперь наш черед силы пробовать?
Те глядят на них, видят, кроме барабана, у них ничего нет.
— Что ж,— говорят.— Пробуйте. Братья ударили в барабан и закричали:
— Детки, в бой! Детки, в бой!
Вылетели пчелы из барабана и пошли почем зря жалить свадебных гостей и провожатых. Свадьба врассыпную — никогда вы такого не видели,— а пчелы следом, жалят и жалят. Больше никто из них назад не вернулся.
А все добро, что они бросили, досталось братьям. Когда они его домой принесли, их стали звать раджами. И стали они жить в своем доме.
Вот и сказке конец. Есть еще песня об этом, только я ее позабыл.
27. Сын плотника
Когда-то давным-давно, говорят, жил в одной деревне человек. Он работал по дереву — плотничал, значит. Была у него жена и был сын, а других детей не было — один этот сын у них и родился. Ну а раз то было единственное их чадо, родители его очень любили и берегли. Как пойдут на базар, всегда принесут ему сладких гостинцев, а кормили его всем самым лучшим. Они ласкали его и приговаривали: «Расти, сынок, вырастай поскорей. Будешь нам помогать, станешь нашей опорой». Так они с ним забавлялись.
А он и вправду вырос, и пора стало приучать его к делу. Стал отец звать его себе в помощь, стал поговаривать так: «Пойди-ка, сынок, сделай то или это», или: «Принеси-ка мне то или это», или: «Пойдем-ка, сынок, со мной. Один состоятельный человек позвал меня поработать сегодня. Пойдем туда вместе».
Только начнет он звать сына что-нибудь сделать, жена принимается его упрашивать. Говорит так:
— Не заставляй ты его работать, дай ему сперва подрасти. Вырастет, ему все равно придется работать. Это нам сейчас надо трудиться не покладая рук. А придет день, когда мы не сможем работать, разве он нас не поддержит? Он нас непременно поддержит, как время придет. Он ведь у нас единственный — как ему нас не пожалеть? Непременно он нас пожалеет.
Отец отвечал на это:
— Если мы с нынешних пор его делу научим, он нас поддержит. Привыкнет он в малые годы работать, так и работа ему не будет претить, и ремеслу он научится, а не то вырастет из него лентяй и бездельник. Если дела он знать не будет, как же он нас поддержит? А сумеет работать, тогда и поддержать нас сумеет. Вот почему я хочу приучить его к делу, вот почему я его зову — пусть бы он что-нибудь перенял у меня. Если он с этих пор привыкнет к работе и она ему не будет претить, если он начнет присматриваться, как я работаю, он скоро без большого труда сам станет мастером. Потому я и хочу, чтобы он мне помогал. А ты — ты только наперекор говоришь. Все дело мне портишь.
— Он еще мальчик,— говорила мать.— Успеет еще научиться. А не станет нам помогать, мы его тогда хорошенько отлупим.
— Где уж тебе его отлупить, когда он вырастет, — отвечал муж.— Куда там. Ничего у тебя не получится — он тогда будет посильнее тебя. Думаешь, ты тогда сможешь с ним справиться? Как бы не так. Да и не годится бить взрослых детей. Что люди-то скажут? То, что ты вложишь в ребенка, чему научишь его, пока он не вырос, то и цену имеет, то он и будет знать. А вырастет — поздно учить. Ведь и ребятишки, когда удить идут, гнут на крючки молодые колючки — старую-то не согнешь, а сломаешь. Так и дети: к чему их приучишь, пока они малы, то с них и получишь. Кто учен, те и родителей почитают, и поддержкой им служат — одно слово, стоющие. А если ты свое чадо к делу не приучил, оно тебе же недругом станет. Попробуй, пошли его тогда на работу потяжелее, тебя же и обругает, чуть отвернешься. Да и как ты его заставишь работать? Не начнет ли он сам тобой верховодить? Вот почему мальчиков и девочек надо приучать работать с детства, с малых лет понемногу их в дело втягивать.
Забаловала мать сына так, что он ни с кем считаться не стал. Отцовских речей он и слушать не хотел. Ну а если отец и мать вместе начнут его уговаривать, он когда пойдет работать, а когда нет.
Так время шло, и когда сын вырос, он привык водиться с деревенскими парнями. Они принялись бегать за девушками, и сын только и знал плясать дон и лагрэн да за девушками ухаживать, а о работе и думать забыл. Попросят его сделать то или это, он все мимо ушей пропускает. Позовет его отец пойти с собой поработать — он ни в какую.
Наконец отцу надоело уговаривать сына взяться за дело. Он рассердился и говорит жене:
— Видишь? Я с самого начала тебе говорил: не балуй его так. Ты меня слушать не хотела, что я мог с тобой поделать? Я говорил, а ты меня корила. Теперь смотри, что из этого вышло. Когда же теперь он станет нас слушаться?
Жена перепугалась и не нашла, что ответить. Тогда муж снова ей говорит:
— Я хочу тебе что-то сегодня сказать. Послушаешь меня — мы сумеем с ним совладать, не послушаешь — он никогда ни во что нас ставить не будет.
— Ладно,— отвечает жена.— Говори.
— Вот что я хочу тебе сказать. Если он будет ходить со мной на работу, давай ему рис с подливой, а не будет — ничего не давай.
— Хорошо,— согласилась жена.— Я попробую его вразумить. А не послушается, не стану его кормить.
Она и вправду попыталась его вразумить и сколько-то дней ждала, что получится, только он не послушался. Тогда она и впрямь перестала его кормить и несколько дней ничего ему не давала. Сперва он подкармливался по деревне — то у того, то у другого из своих дружков, а потом сама мать от поры до поры, тайком от отца, выбрав время, когда того не было дома, стала из жалости давать ему есть.